| Познавательный@Блок A. K l e i m e n o v Главная / Познавательный Блок / Генезис искусства Возникновение ассоциаций Продолжим рассуждение дальше. Если бы человек посредством искусства стремился лучше познать зверя или его образ жизни, то он должен был стремиться к максимальному правдоподобию изображения. Тем не менее художник даже на самой древней стадии не дорисовывал отдельные части тела животного, схематизировал его изображение, а, например, в палеолитическом искусстве Сибири, как отмечает академик А. П. Окладников, даже наступил период, когда общество почти целиком перешло на условное изображение животных. В ряде верхнепалеолитических рисунков встречаются символические знаки, далеко не всегда напоминающие какой-либо реальный предмет или орган животного.Наконец, звери одного и того же вида на протяжении всего позднего каменного века не претерпели сколько-нибудь существенной эволюции. Зато они предстают перед нашим взором далеко не идентичными в наскальных изображениях начала и конца эпохи. Г. Кюн очень тонко замечает, что искусство ориньякского периода еще полно покоя, звери изображены статично, их контуры словно застыли в неподвижности. В мадленскую эпоху звери уже иные, они все находятся в состоянии движения: бегут, ревут, падают, сраженные копьем или стрелой охотника; они динамичны, экспрессивны, полны бьющей через край жизни. Можно ли дать этому объяснение с позиций: художественный образ — познание зверя? Очевидно, нет. Если считать художественный образ первобытного искусства «неподвижно тождественным натуре», мы не поймем его природы. Очевидно, «А» не равно «А», очевидно, олень в наскальном изображении или танце — это не олень, реально поедающий ягель, и отличается от него не только тем очевидным признаком, который разнит оригинал от копии, отражаемое от отраженного. Изображение оленя отличается от реального оленя содержательно, количеством и качеством, как сказал бы кибернетик, заключенной в нем информации. Но в чем же эта разница? В главе «Закон художественного уподобления» уже говорилось о том богатом мире ассоциаций, который возбуждало произведение искусства. Возникал чрезвычайно любопытный эффект: под воздействием танца, пения у слушавшего и смотревшего оживали картины прошлого, интенсивно восстанавливалось пережитое и передуманное. Все это, безусловно, входило в акт восприятия произведения искусства. Да оно, по всей вероятности, и рассчитано было произвести подобного рода впечатление, вызвать подобную реакцию. В описываемом случае — а только о нем пока идет речь — песня и танец оказались своеобразным сигналом, заставившим вспыхнуть ассоциации и остро активизировавшим нашу память. Но если это так, то мы должны будем сделать вывод, что информация, которую получил воспринимающий, отличается от той, которую он пережил, и что вторая богаче первой.
©Disigned by Pacific 2000-2013 |
